Голод 1933 года. Часть 1 / 28 Января 1933 / История Ульяновска / Годы и люди

Для их пропитания региональным властям разрешалось проводить децентрализованные, то есть местные заготовки хлеба, но только после того, как область, республика или край выполнит план централизованных, и «при безусловно жестком осуществлении режима экономии в расходовании хлебофуража». Кроме того, категорически запрещалось переводить хлеб, предназначенный для централизованных фондов в местные.

Кто не работает, тот не ест.

На февраль 1933 года Ульяновский фонд местных заготовок составлял примерно 200 тонн хлеба, которые и предстояло «разверстать» по едокам на указанный месяц.

Самый большой паек в 600 граммов полагался: квалифицированным рабочим, а также главбухам и их заместителям тридцати трех ведущих промышленных предприятий города, просвещенцам (преподавателям учебных заведений и школьным учителям), студентам техникумов, инженерно-техническим работникам города, городским врачам, среднему медперсоналу медицинских учреждений и опять же главбухам с заместителями. Кроме них, на максимальную дневную норму имели право бывшие красные партизаны, городская милиция, личный состав тюрьмы, вольнонаемный персонал частей гарнизона из числа квалифицированных рабочих и работники тяжелого физического труда – слесари, шофера, плотники, пильщики, землекопы, прачки и так далее. К этой же категории причислялись вольнонаемные служащие закрытого военного кооператива (ЗВК) ОГПУ.

Неквалифицированные рабочие предприятий – сторожа, дворники, курьеры, уборщицы, возчики и так далее, а также технические работники школ, техникумов, детских домов и других образовательных учреждений, семьи красноармейцев, кустари, трудившиеся в кустарно-промысловых артелях имени Ворошилова, «Быстроход», «Химпром», «Пищевик», на фабрике «Рекорд» и на комбинате имени Октября, а также в инвалидных кооперациях «Артель Милютина» и «Красная звезда», могли претендовать на ежедневный хлебный паек в размере 400 граммов. Так же, как и «лица физического труда девяносто восьми организаций и учреждений города, как то: сторожа, конюхи, истопники, бондари, кухонные рабочие, курьеры и т.п.» и «лица легкого физического труда (курьеры, уборщики, сторожа)».

По триста граммов в сутки полагалось членам семей красных партизан и пенсионерам-инвалидам труда и гражданской войны.

И, наконец, самую маленькую пайку в четверть килограмма получали члены семей милиционеров и работников тюремных учреждений.

Всего таким образом по городу набиралось 17 тысяч едоков, на пропитание которых в день требовалось 8592,5 килограммов хлеба или свыше шести тонн муки, а на месяц – 182 тонны.

Решение о начале выдачи хлебных карточек на февраль 1933 года секретариат Ульяновского Горкома ВКП(б) принял 23 января, поручив Горснабу начать процесс не позднее 25-го числа «через посредство треугольников предприятий и учреждений», каковые геометрические фигуры составляли: руководитель организации, секретарь парткома и председатель профсоюзного комитета.

Своевременное начало выдачи «заборных документов» было важным моментом, поскольку позволяло избежать волнений и тревожных слухов, неизменно возникавших при малейшей задержке или сбое в системе продовольственного снабжения. Важным, но не единственным.

На следующем этапе распределения требовалось обеспечить соблюдение одного из главных принципов социальной справедливости того времени. Его сформулировал В.И. Ленин в статье «О голоде», написанной еще в 1918 году. «Кто не работает, тот не ест», – отчеканил тогда вождь мирового пролетариата. «Ну, или ест меньше того, кто работает», – уточнили последователи вождя, составлявшие «хлебные» списки и нарезавшие продовольственные пайки.

Поэтому еще до начала выдачи карточек, по поручению горкома Горснаб должен был «разработать инструкцию с таким расчетом, чтобы все квалифицированные рабочие предприятий и организаций города, а также члены ИТР, а также высший и средний медперсонал и глав. бухгалтера были обеспечены нормой хлеба в 600 г. Все прочие рабочие и лица физического труда, работающие в учреждениях и предприятиях, по норме 400 гр.». Кроме того, «хлебные карточки по списку № 1 кат. 1-А на февраль м-ц должны быть выданы: красным партизанам, семьям спецнабора, ответственным специалистам, прикрепленным к закр. Распределителю № 19, профессорам, доцентам и ассистентам ВУЗов, персональным пенсионерам республиканского значения и ответственным руководителям учреждений и предприятий, снабжаемым через закрытый распределитель партактива».

Однако в этом деле не все обстояло так просто и ладно. Фонды, отпускавшиеся краем для снабжения перечисленных категорий, были минимальными и не позволяли Горторгу обеспечить всех. Поэтому пришлось признать «целесообразным оставить на снабжении в горте только список № 1 и столовую. А весь список № 2 передать на снабжение ГРК» – городского рабочего кооператива. Таким образом, некоторой части партактива тоже пришлось расстаться с централизованным снабжением и перейти на местное.

Необходимо подчеркнуть, что свои закрытые «кормушки» имели не только активные партийные товарищи, но и многие предприятия «по производственному принципу». Фактически это были пункты выдачи продуктов своему, «прикрепленному» к ним персоналу. Ну, а для тех, кто трудился в организациях и учреждениях, собственных распределителей не имевших, создавались отдельные, но тоже закрытые, «с разбивкой их по соответствующим группам».

Съест-то он съест…

В общем, на бумаге все более или менее сходилось. Однако на самом деле обозначенных в постановлении горкома 182 тонн муки, необходимых на месяц, в городских закромах не было. «Децентрализованных фондов для оставшейся на иждивении части населения – рабочих, служащих гос. учреждений, в настоящее время в городе совершенно не имеется. А поэтому за последние дни наблюдается резкий перебой в снабжении продуктами питания городского населения, состоящего на децентрализованном снабжении», – информировал 28 января 1933 года городское руководство секретно-политический отдел Ульяновского Оперсектора ОГПУ в очередной сводке «по вопросу полит. настроений и а/с проявлений на почве переживаемых продовольственных затруднений в связи со снятием некоторых категорий населения с хлебного пайка».

А дальше все пошло по уже известному с прошлых лет сценарию: люди, оставшиеся без гарантированного куска хлеба, бросились на рынок, где, как официально считалось, колхозники торговали своей продукцией, благо с 15 января в городе начала работать колхозная ярмарка. Однако и она не могла полностью удовлетворить резко возросший спрос – продуктов не хватало, а на имевшиеся цены стремительно росли, вызывая еще больший покупательский ажиотаж и панику. Так, если на 1 февраля 30 центнеров ржаной муки стоили 400 рублей, то на десятое число – уже 420-450. Цена на рожь за тот же период подскочила с 270 до 330-350 рублей за два центнера. Дороже всего обходилась покупателю пшеничная мука, цена на которую за первую февральскую десятидневку подскочила с 720 до 750 рублей за центнер, а на пике достигала отметки в 810 рублей. Готовый или, как тогда говорили, печеный хлеб подорожал почти в два раза – с 4-5 до 7-8 рублей за 200 кило. Меньше всех подросла в цене картошка: если первого февраля ее отдавали по 100 – 110 рублей за 250 килограмм, то десятого – по 110-120, правда, уже только за 200 кг.

Скорее всего, в данном случае речь идет об оптовых ценах продавцов, поскольку вряд ли домохозяйки закупали продукты сразу сотнями килограмм. Так что в розницу они обходились еще дороже. Но даже в такой ситуации продуктового ажиотажа предложение по-прежнему не поспевало за резко подскочившим спросом.

Вокруг продавцов мгновенно возникали гигантские бурлящие очереди, где каждый ожесточенно бился за свое место, пытаясь вытолкнуть тех, кого «здесь не стояло». Сплошь и рядом шумные скандалы превращались в драки.

С рынков эти панические настроения выплескивались в город и «среди некоторых прослоек организованного населения, в частности, рабочих-строителей и студентов», приводили к организованному уходу их с работы и учебы, о чем «рабочие и студенты намереваются поставить вопрос перед соответствующими организациями в виде ультиматума, если не будет дело улучшено со снабжением», – сообщали чекисты.

Особо болезненно снятие с пайка членов их семей сказалось на так называемых просвещенцах, которых к началу 1933 года в городе насчитывалось 610 человек. Они работали в двадцати одном техникуме, десяти школах фабрично-заводского обучения (ФЗО), преподавали в девяти семилетках и тридцати двух школа первой ступени (начальных), в двух школах коммунистической молодежи (ШКМ) и на двух рабфаках, а также в высшей школе строительства. Плюс к этому в городе действовало еще около пяти десятков различных курсов. А общее количество учащихся этих образовательных учреждений (кроме курсов) приближалось к 1700.

Просвещенцы и раньше-то не жировали. Например, в 1932 году на каждого из них приходилось в среднем: масла растительного – 160 грамм, сахара и крупы - по 400 гр., 25 граммов чая, килограмм рыбы и 44 кг овощей. Ну, и хлеб.

Теперь же его ежедневную норму получал лишь глава семьи, а для остальных этот главный продукт приходилось покупать на базаре, что, по словам чекистов, «в настоящее время чрезвычайно жестокая вещь». Во-первых, хлеб стал очень дорогим, а во-вторых, зарплату педагогам не платили уже два месяца, поэтому большинство из них продали все, что только можно и теперь продавать им было больше нечего.

Сложившееся положение произвело на просвещенцев угнетающее впечатление и вогнало многих в полное уныние. А это, в свою очередь, крайне губительно отразилось на работе школ, качество преподавания в которых резко упало.

Состоявшийся в конце января пленум Горпроса, не только не дал никакой надежды на улучшение, но напротив, лишь вверг в уныние еще глубже. Председатель ульяновского рабкоопа Григорьев прямо заявил, что на улучшение снабжения просвещенцев рассчитывать не стоит, так же, как и на бесперебойное снабжение продуктами. Поэтому очереди никуда не денутся. И дров, как не было, так и не будет. Авансы за них, конечно, можно вносить, но, когда они будут отовариваться, не известно.

Примерно такую же картину ближайшего будущего нарисовал и председатель Горснаба Козлов. Выступления обоих снабженцев зал встретил яростной руганью. Но, как отмечали чекисты, гнев был направлен персонально на двух этих начальников, которых костерили за плохую работу и головотяпство, но не систему в целом.

Между тем просвещенцы были не одиноки: хлебного пайка лишились и некоторые сугубо пролетарские семьи рабочих, занятых в производстве, например, на заводе «Металлист», на винокуренном и некоторых других. Все это породило панику, вызвало ухудшение политических настроений среди горожан и привело к росту числа регистрировавшихся ОГПУ случаев «антисоветских контрреволюционных проявлений», которые вполне успешно подогревал враждебный элемент, использовавший их «для разжигания ненависти по адресу Сов. власти и натравливания отдельных, легко поддающихся влиянию элементов на органы власти в связи с указанными переживаемыми продовольственными затруднениями».

Однако глухое брожение среди полуголодных горожан так и не вылилось во что-то серьезной. Да, и несерьезное тоже. А тут и февраль закончился. Слава Богу, перезимовали.

«Весной станет полегче», – надеялись люди.

Окончание материала: Голод 1933 года. Часть 2 (окончание)